Я очень давно живу в Израиле. Я поминаю разрушение Храма - день 9-го ава. Я выхожу на улицу и стою со всеми минуты памяти жертв Холокоста и павших в войнах Израиля. Но 9-е мая это Яма. Это память о моих родных, тех, кто не выжил.
«Яма» — первый мемориал жертвам Холокоста в СССР. В районе нынешний улицы Мельникайте было минское гетто. Только 2 марта 1942 года фашистские нелюди расстреляли здесь пять тысяч человек. Немцам было этого мало, и они глумились — кидали ещё живым деткам в яму конфеты. Среди детей были 200 сирот из приюта.
Просто, если будете в Минске, придите сюда. Это вам надо.
Мы впервые пришли сюда несколько лет назад, когда ездили по Белоруссии, чтобы показать незрячему сыну Ваньке масштабы войны. Он почти две недели руками смотрел здесь в Минске, Бресте, Хатыни. Чтобы запомнить на всю жизнь, чтобы жить её человеком.
А кто такой этот Валерий Косолапов, почему я должен писать о нем, а вы читать? Валерий Косолапов на одну ночь стал праведником, а если бы не стал, то мы бы не узнали поэму Евтушенко «Бабий Яр». Косолапов и был тогда редактором «Литературной газеты», которая 19 сентября 1961 года опубликовало эту поэму. И это был настоящий гражданский подвиг. Ведь сам Евтушенко признавал, что эти стихи было легче написать, чем в ту пору напечатать. История написания связана с тем, что молодой поэт познакомился с молодым писателем Анатолием Кузнецовым, который и рассказал Евтушенко о Бабьем Яре. Евтушенко попросил Кузнецова отвести к оврагу, и был совершенно потрясен увиденным. «Я знал, что никакого памятника там нет, но я ожидал увидеть какой-то памятный знак или какое-то ухоженное место. И вдруг я увидел самую обыкновенную свалку, которая была превращена в такой сэндвич дурнопахнущего мусора. И это на том месте, где в земле лежали десятки тысяч ни в чем неповинных людей, детей, стариков, женщин. На наших глазах подъезжали грузовики и сваливали на то место, где лежали эти жертвы, все новые и новые кучи мусора», - рассказывал Евтушенко. Он спросил Кузнецова, почему вокруг этого места подлый заговор молчания? Кузнецов ответил потому что процентов 70 людей, которые участвовали в этих зверствах, это были украинские полицаи, которые сотрудничали с фашистами, и немцы им предоставляли всю самую черную работу по убийствам невинных евреев. Евтушенко был просто потрясен, как он говорил, так «устыжен» увиденным, что за одну ночь сочинил свою Поэму, и в эту ночь точно был праведником. Утром его навестили несколько поэтов во главе с Коротичем, и он читал им новые стихи, потом еще звонил некоторым... кто-то «стукнул» киевским властям, и концерт Евтушенко хотели отменить. Но он не сдался и пригрозил скандалом. И в тот вечер впервые «Бабий Яр» прозвучал в зале. «Была там минута молчания, мне казалось, это молчание было бесконечным. Там маленькая старушка вышла из зала, прихрамывая, опираясь на палочку, прошла медленно по сцене ко мне. Она сказала, что она была в Бабьем Яру, она была одной из немногих, кому удалось выползти сквозь мертвые тела. Она поклонилась мне земным поклоном и поцеловала мне руку. Мне никогда в жизни никто руку не целовал» - вспоминал Евтушенко. Потом Евтушенко пошел в «Литературную газету». Редактором ее и был Валерий Косолапов, сменивший на этом посту самого Твардовского. Косолапов слыл очень порядочным и либеральным человеком, естественно в известных пределах. Его партбилет был с ним, а иначе он никогда бы не оказался в кресле главреда. Косолапов прочел стихи прямо при Евтушенко и с расстановкой сразу сказал, что стихи очень сильные и нужные. - Что мы с ними будем делать? – размышлял Косолапов вслух. - Как что? – сделал вид, что не понял Евтушенко. – Печатать. Прекрасно знал Евтушенко, что когда говорили «сильные стихи», то сразу прибавляли: «но печатать их сейчас нельзя». Но Косолапов посмотрел на Евтушенко грустно и даже с некоторой нежностью. Словно это было не его решение. — Да. Он размышлял и потом сказал — ну, придется вам подождать, посидеть в коридорчике. Мне жену придется вызывать. Я спросил — зачем это жену надо вызывать? Он говорит — это должно быть семейное решение. Я удивился — почему семейное? А он мне — ну как же, меня же уволят с этого поста, когда это будет напечатано. Я должен с ней посоветоваться. Идите, ждите. А пока мы в набор направим. Косолапов совершенно точно знал, что его уволят. И это означало не просто потерю той или иной работы. Это означало потерю статуса, выпадения из номенклатуры. Лишение привелегий, пайков, путевок в престижные санатории... Евтушенко заволновался. Он сидел в коридоре и ждал. Ожидание затягивалось, и это было невыносимо. Стихотворение моментально разошлось по редакции и типографии. К нему подходили простые рабочие типографии, поздравляли, жали руку. Пришел старичок-наборщик. «Принес мне чекушечку водки початую, и соленый огурец с куском чернушки. Старичок этот сказал — держись, ты держись, напечатают, вот ты увидишь». А потом приехала жена Косолапова и заперлась с ним в его кабинете почти на час. Она была крупная женщина. На фронте была санитаркой, многих вынесла на своих плечах с поле боя. И вот эта гренадерша выходит и подходит к Евтушенко: «Я бы не сказал, что она плакала, но немножечко глаза у нее были на мокром месте. Смотрит на меня изучающее и улыбается. И говорит — не беспокойтесь, Женя, мы решили быть уволенными». Слушайте, это просто красиво. Это сильно: «Мы решили быть уволенными». Это был почти героический поступок. Вот только женщина, которая ходила на фронте под пулями, смогла не убояться. Утром начались неприятности. Приехали из ЦК с криком: «Кто пропустил, кто проморгал?» Но было уже поздно – газета вовсю, продавалась по киоскам. «В течение недели пришло тысяч десять писем, телеграмм и радиограмм даже с кораблей. Распространилось стихотворение просто как молния. Его передавали по телефону. Тогда не было факсов. Звонили, читали, записывали. Мне даже с Камчатки звонили. Я поинтересовался, как же вы читали, ведь еще не дошла до вас газета. Нет, говорят, нам по телефону прочитали, мы записали со слуха», - говорил Евтушенко. На верхах, конечно, отомстили. Против Евтушенко были организованы статьи. Косолапова уволили. Евтушенко спасла реакция в мире. В течение недели стихотворение было переведено на 72 языка и напечатано на первых полосах всех крупнейших газет, в том числе и американских. В течение короткого времени Евтушенко получил 10 тыс писем из разных уголков мира. И, конечно, благодарные письма писали не только евреи. Далеко не только евреи. Поэма зацепила многих. Но и враждебных акций было немало. Ему выцарапали на машине слово «жд», посыпались угрозы. «Пришли ко мне огромные, баскетбольного роста ребята из университета. Они взялись меня добровольно охранять, хотя случаев нападения не было. Но они могли быть. Они ночевали на лестничной клетке, моя мама их видела. Так что меня люди очень поддержали, - вспоминал Евтушенко. - И самое главное чудо, позвонил Дмитрий Дмитриевич Шостакович. Мы с женой сначала не поверили, думали, что это какой-то хулиган звонит, нас разыгрывает. Он меня спросил, не дам ли я разрешения написать музыку на мою поэму». ...У это истории хороший финал. Косолапов так достойно принял свое увольнение, что партийная свора перепугалась. Решили, что он оттого так спокоен, что наверняка за ним кто-то стоит. И через какое-то время его вернули и поставили руководить журналом «Новым миром». «А стояла за ним только совесть, - подвел итог Евтушенко. – Это был Человек. Вадим Малев
Кошмарный запах концлагеря они почувствовали за десять километров до того, как увидели «адскую бездну среди красивейшего ландшафта». Военные медики уже слышали о гитлеровских концлагерях, но считали, что слухи о них преувеличены. К тому, что им довелось увидеть за воротами с циничной надписью «Работа освобождает», не был готов никто. Повсюду лежали трупы, по лагерю ходили люди, похожие на живые скелеты. Офицер, участвовавший в освобождении Маутхаузена, показал медикам печи крематория, газовые камеры, замаскированные под душевые, каменоломню, в которой заключенных заставляли работать на износ, помещения, где проводились жуткие медицинские эксперименты.
В итоге госпиталь развернули не на территории освобожденного концлагеря, а поодаль, чтобы бывшие узники на время лечения оказывались в другой атмосфере. Нуждавшихся в медицинской помощи было много – до двух тысяч человек каждый день. Большинство из них не в состоянии были самостоятельно дойти до госпиталя. В свою очередь, не все врачи были готовы наведываться в концлагерь для выявления больных. Мэй вызвалась на эту работу сама – так же поступили еще три девушки: одна была похожа на еврейку, а вот две другие были этническими немками.
Когда Мэй в первый раз зашла в один из бараков, то увидела три категории людей: больные, умирающие и умершие. Умерших не успевали хоронить. Каждое утро Мэй и ее подруги обрызгивали одежду дезинфицирующими средствами, закрывали лицо самодельными масками и пешком отправлялись из госпиталя в лагерь.
Бывших узников нужно было не только лечить, но и кормить, и одевать. После обращения в Красный Крест в лагерь прислали ткань и швейные машинки, чтобы решить проблему с одеждой. На еду же освобожденные набрасывались, несмотря на то, что с приходом американской армии ее стало вдоволь. Их кормили три раза в день, самым частым блюдом было жаркое с хлебом. Но все жаловались, что не наедаются. Еду крали, залезая в кухню через окно. Чтобы прекратить кражи, рядом с кухней был выставлен караул. Вооруженные охранники были и у медсестер. Начальник госпиталя считал, что их следует охранять от возможных нападений со стороны мужчин, давно не видевших женщин. Мэй постоянно носила с собой пистолет, ночью клала его под подушку.
Работать было безумно сложно: в лагере бушевал тиф, медикаментов, перевязочных средств и инструментов не хватало. Часто единственное, что было в силах Мэй – обеспечить хоть какой-то комфорт пациентам, поговорить с ними по душам. Женщины спрашивали ее, откуда она родом, чем занималась до войны, рассказывали ей свои истории. Как их привозили в лагерь, заставляли раздеваться догола, держали на холоде, как ужасно они себя чувствовали, проходя мимо большого числа мужчин, как они потеряли всех родных.
Однажды сотрудница лазарета обратилась к Мэй за срочной помощью: «Одна из пациенток – бывшая надзирательница. Она смертельно перепугана, ей пообещали, что сегодня ночью ее убьют. У кого-то есть ножницы». Мэй вместе с другой медсестрой вывела женщину из лагеря. Всю дорогу та дрожала, а проходя мимо газовых камер, чуть не потеряла сознание. Ее передали командованию госпиталя. Что с ней стало потом, Мэй не знала.
Из 2,5 миллиона белорусских граждан, погибших во время Великой Отечественной войны, более чем 800 тысяч были узниками гетто... И об этом сегодня нельзя забывать.
Хроника гибели гетто, которое в самом начале оккупации было создано для «удобства» ликвидации 100.000 согнанных сюда людей, началась ранней осенью 1941 года, когда было расстреляно 23.804 чел. Затем массовые погромы проводились регулярно.
Вот эти даты: 23 сентября 1941 г. 7 ноября 1941 г. 20 ноября 1941 г., 2 марта 1942 г., 28 июля 1942 г, октябрь 1943 г.
Во время немецкой оккупации Юбилейная площадь, часть улиц Островского, Димитрова входили в границы еврейского гетто. И фашисты регулярно творили там погромы. Самую крупную карательную акцию оккупанты провели в марте 1942 года. В течение трех дней к оврагу на окраине гетто приводили большими группами узников и расстреливали их.
Всего же в результате злодеяния, учиненного 2 марта 1942 года, было расстреляно более 5 тысяч евреев, включая 200 сирот из детского дома вместе с медперсоналом и воспитателями. Около 500 трупов свалили в яму, расположенную у пересечения нынешних улиц Заславской и Мельникайте.
В «Черной книге» Василия Гроссмана и Ильи Эренбурга есть материал о трагедии Минского гетто, заканчивающийся словами: «21 октября 1943 года гетто было снова, в последний раз окружено гестаповцами. Людей, всех до единого, погрузили в машины и вывезли на смерть. В тех случаях, когда в квартирах никого не находили, дома взрывали гранатами, чтобы находящиеся в укрытиях обрели смерть».
До освобождения белорусской столицы от оккупантов дожили лишь 13 узников гетто, укрывавшихся в склепе возле старого еврейского кладбища. С 1947 г. на этом месте стоял скромный обелиск с текстом на языке идиш: «Евреям — жертвам нацизма», построенный усилиями белорусских евреев.
Так выглядел памятник в первые послевоенные годы.Слева — фрагмент памятника в Минске, справа — фрагмент постамента в память жертв гетто в Минске, установлен на кладбище в Тель-Авиве, Израиль. Фотографии из книги Давида Коэна «The Jewish Mother — City Minsk», присланы Смиловицким Л. Л., доктором исторических наук, ст. науч. сотрудником Центра по изучению еврейской диаспоры при Тель-Авивском университете.
Это был первый и долгое время единственный памятник жертвам Холокоста на территории всего бывшего Советского Союза. Кроме того, это был и первый памятник в СССР, на котором было разрешено сделать надпись на идиш.
Фотография из книги Давида Коэна «The Jewish Mother — City Minsk». Прислана Смиловицким Л. Л., доктором исторических наук, ст. науч. сотрудником Центра по изучению еврейской диаспоры при Тель-Авивском университете.
Из воспоминаний Романа Мордоховича: «Многие годы Яма была знаковым местом для минских евреев. В 1970-е и 1980-е каждый год 9 мая там собирались тысячи жителей города — евреев. Примерно с 11 часов утра невозможно было пройти по Ратомской улице. Это не было ни официальным, ни самодеятельным митингом, об этой встрече никто никогда не объявлял, но из года в год количество приходящих туда людей увеличивалось. Были некие попытки возложения венков с бело-голубыми лентами, но они моментально пресекались властями. В начале 1980-х с самого утра к Яме подгонялись грузовики с генераторами, и через огромные „митинговые“ динамики начиналась трансляция невыносимой громкости музыка. Как правило — „песни советских композиторов“. Даже на расстоянии нескольких десятков метров от автомобилей невозможно было находиться и, тем более, разговаривать. Многотысячная толпа медленно перемещалась, пожилые уходили, молодежь искала другое место. Со временем эти встречи превратились в некую молодежную тусовку. Там знакомились, иногда потом и женились, читали письма из Израиля, Америки, узнавали новости. Об этой традиции минчане, живущие в Израиле, хорошо помнят. Фраза „Последний раз мы виделись в 1982-м на Яме“ не требует пояснения коренному минчанину. Раз на Яме, значит, 9 мая.
А вот о другой дате встречи на этом же месте знают значительно меньше людей. 2-го марта, в день того — самого жуткого погрома, на Яму тоже приходили люди. Много-много меньше. У этой встречи не было тусовочного оттенка. Там редко можно было встретить и человека, пережившего гетто. Я бы назвал этих людей — „второе поколение“. Дети тех, кто был ТАМ. Иногда уже со своими детьми. На этой встрече не обменивались сплетнями, да и говорили вообще-то мало. Можно не поверить, но люди, пережившие гетто, часто невыносимо стыдились этого».
На фото снято такое событие 2-го марта в конце 1970-х.
Фото из личного архива Дмитрия Айзенштата, Хайфа, Израиль (Dima Aizenshtat , Haifa , Israel).
Сейчас на том страшном месте находится мемориальный комплекс «Яма» (перекресток Заславской и Мельникайте), напоминающий о погибших здесь во время войны евреях. Это действительно глубокая яма, на дне которой находится обелиск из черного гранита.
14.10.2013 г. Фото Воложинского В.Г.Памятник «Яма» 14.10.2013 г. Фото Воложинского В.Г.
Перед ним — круглая площадка, красиво выложенная черной брусчаткой. Авторство бронзовой скульптурной композиции принадлежит белорусскому художнику, председателю еврейских общин Беларуси Леониду Левину и скульптору из Израиля Эльзе Поллак.
14.10.2013 г. Фото Воложинского В.Г.14.10.2013 г. Фото Воложинского В.Г.14.10.2013 г. Фото Воложинского В.Г.14.10.2013 г. Фото Воложинского В.Г.
Кроме того, здесь же заложена аллея Праведников народов мира. Пока она насчитывает только около десятка деревьев. Со временем здесь будут увековечены имена всех белорусов, которые под страхом смерти спасали людей «не той» национальности. Ежегодно 2 марта здесь проходят поминальные траурные митинги.
14.10.2013 г. Фото Воложинского В.Г.
17 ступеней ведут вниз оврага. На обелиске на русском и идиш написано: «...Светлая память на светлые времена пяти тысячам евреев, погибших от рук лютых врагов человечества — фашистско-немецких злодеев. 2.03.1942 г...» 85 тысяч минских евреев, 10 тысяч из местечек, 35 тысяч депортированных из стран Европы было уничтожено в этом овраге.
Союз белорусских еврейских организаций и общин выступают инициаторами проведений Дней памяти Холокоста. В рамках этого мероприятия в Минске проходят «круглые столы», посвященные изучению обстоятельств трагедии белорусских евреев, в которых принимают участие представители различных посольств в Беларуси, Комитет по делам религий и национальностей, ученые, белорусские «Праведники народов мира», преподаватели минских вузов, школьные учителя из ряда регионов страны и др.
Есть в Минске еще памятник жертвам геноцида. На пересечении минских улиц Сухой и Коллекторной (это также территория бывшего еврейского гетто) о происшедшем злодеянии напоминают 3 мемориальных камня. В память о погибших здесь евреях из Бремена, Гамбурга и Дюссельдорфа.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
