Что делать с русскими книгами?

[olindom]

 Соня Тучинская

Прочла сегодня   «Русские книги в Израиле»   до того неведомого мне Марка Шехтмана и растрогалась ужасно.   Или расстроилась.  Вот эти стихи.
  Что морочить вам голову сказками или интрижками,
Если рядом сюжет очень горестный и настоящий?
У подъездов в Израиле ящики с русскими книжками,
Будто траурный знак, появляются чаще и чаще.
Через Чехию, Венгрию, Австрию и Адриатику
Мы за взятки везли, превышая пределы загрузки,
Философию, физику, химию, и математику,
И Толстого, и Чехова – всё, как понятно, по-русски.

А когда на таможне уже и за доллары медлили
Брать багаж – перегруз, мол! – тогда эмигрант непреложно
Оставлял половину ковров, и посуды, и мебели,
Но не книги, поскольку уехать без книг – невозможно!
Цену мы себе знали и были не глупыми, вроде бы,
Но как много углов оказалось в обещанном круге…
И не шибко счастливые на исторической родине,
Русским словом спасались мы, книгу раскрыв на досуге.
Нанимались на всё, до рассвета вставали в полпятого
– и за швабру, и лом, и лопату! – а чтоб не дичали,
Судомойка-филолог в уме повторяла Ахматову,
А маляр-математик листал Фихтенгольца* ночами.
Мы пробились к профессиям – к музыке, скальпелю, формуле,
И гортанный язык перестал тяготить, как вериги.
Мы остались людьми, мы судьбину поводьями вздёрнули! –
Но состарились люди, а рядом состарились книги.
Нашим детям и внукам иврит уже много привычнее,
Чем их простенький русский, бесцветный, как стены приюта.
И когда старики умирают, конечно, приличнее
Ящик с книгами вынести – вдруг пригодятся кому-то.
Вот такие приметы, печальные и настоящие,
Нынче в наших делах, в нашем доме, у нашего века.
Не считая своих – слава богу, не сложенных в ящики! –
Этих траурных книг у меня уже – библиотека…

Стихи несколько протокольные, как картины в стиле гипер-реализма. Но отчего-то сходу хватают за сердце и долго потом не отпускают.
Надо полагать, что особенно пронзительную грусть стихи эти вселяют в сердца хозяев русских библиотек в Израиле и Америке, вернее, тех из них, которые читая — «милый друг, мы с тобой старики», понимают, что это уже о них.Дети, переехав по наследственному праву в их дом, положим, еще могут оставить родительские книги на полках из простого сантимента. Есть такой шанс. Невысокий, но есть. А если таковых (наследников) не имеется, то в строгом соответствии с шехтмановским сценарием бросят твоих буниных-набоковых, которыми спасался в первые самые страшные неутихающей тоской по дому годы эмиграции, — бросят их вместе с пушкиными-тютчевыми или на помойку или в камин.
И долго же он будет гореть, этот камин. В стихах этих простыми и точными словами зарифмован вечный эмигрантский вопрос: А кому это здесь все нужно?
Вообще говоря, это и нам самим уже не нужно. Даже самые преданные книгочеи перешли на «Кинделе»…да и тот факт, что на «русские полки» американских публичных библиотек разрешается принимать только русские книги, изданные не раньше, чем 5 лет назад о многом, (в смысле, о заниженном уровне спроса) говорит. К тому же книги должны выглядеть почти новыми.
Получается, что если вы, скажем, захотите одарить библиотеку своего дистрикта прижизненным изданием «Четок» той самой Ахматовой, стихи которой «судомойка-филолог в уме повторяла», то вам не удастся это сделать. Примечательно, что русская библиотекарша из Валнут Крик, (час езды от Сан-Франциско), прочтя засланные ей сегодня стихи Марка, горько заплакала. Должно быть Марку было бы приятно это услышать.
А вот какая интересная перекличка вышла у израильтянина Марка Шехтмана с повестью  «Семь дней Михаила Исааковича»  израильского автора Эдуарда Бормашенко Вот «поток сознания» главного героя повести, 70-летнего советского учителя математики, давно живущего пенсионером в Израиле:
«Прихватить мешочек с мусором. Перед тем, как его завязать, изучаю его содержимое. Еще одна привычка. Я прохожу с Хиной (собака — C.T.) мимо мусорных баков. Возле зеленых, вонючих калош – аккуратная стопочка сочинений Горького, с переплета топорщатся оттиснутые горьковские усы. Значит, поблизости умер русский старикашка; внучки по-русски не читают и выносят книги на помойку. Иногда совсем недурные; их никто не подбирает. Там же окажется и Чехов».
И вот еще что. Когда на другом конце земли в Питере умирает твой старый друг, который давно уже жил в кромешном одиночестве своей до синевы прокуренной комнаты, «один, всегда один», — когда он умирает, книги его остаются сиротами, без присмотра остаются эти книги. Когда-то, в той другой жизни в его домашнюю библиотеку была очередь… а теперь его сестра просит приехать, забрать их, книги эти… Не могу, говорит, выбросить, в них его душа. «Эта книга пропахла твоим табаком и таким о тебе говорит языком…»
Ни в коем случае не в укор Марку, но говоря о «русских книгах», нельзя не воспомнить дивное цветаевское «Книги в красном переплете» из ее первого юношеского сборника «Вечерний Альбом»:
«Книги в красном переплете»
       Марина Цветаева

Из рая детского житья
Вы мне привет прощальный шлете,
Неизменившие друзья
В потертом, красном пререплете.
Чуть легкий выучен урок,
Бегу тот час же к вам, бывало,
— Уж поздно! — Мама, десять строк!…-
Но, к счастью, мама забывала.
Дрожат на люстрах огоньки…
Как хорошо за книгой дома!
Под Грига, Шумана и Кюи
Я узнавала судьбы Тома.
Темнеет, в воздухе свежо…
Том в счастье с Бэкки полон веры.
Вот с факелом Индеец Джо
Блуждает в сумраке пещеры…
Кладбище… Вещий крик совы….
(Мне страшно!) Вот летит чрез кочки
Приемыш чопорной вдовы,
Как Диоген, живущий в бочке.
Светлее солнца тронный зал,
Над стройным мальчиком — корона…
Вдруг — нищий! Боже! Он сказал:
«Позвольте, я наследник трона!»
Ушел во тьму, кто в ней возник.
Британии печальны судьбы…

— О, почему средь красных книг
Опять за лампой не уснуть бы?
О золотые времена,
Где взор смелей и сердце чище!
О золотые имена:
Гекк Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!

Заметьте, среди «золотых имен» ни одного русского. Но так как это был круг чтения каждого русского ребенка, оно неотъемлемо входило в понятие «русские книги».

от хозяйки: долго думала, стОит ли добавлять свои пять копеек? 
После того, как я приобрела новые языки, мои приоритеты поменялись. Старые друзья остались в памяти, новые поселились рядом. Книги состарились. Теперь, книги являются лишь физическим напоминанием о прошлых эмоциях.
Недавно, скачала "приключения Томека", серию книг Шклярского, и ужаснулась!
Другой, совсем другой мир открылся мне. И в этот мир было больно заглядывать.
Так, может от этих книг пора отказываться...

Comments

[magnoliasteel]

ЛОЛ Сценария с поездом знакомая, только меня до 7 лет принимали за мальчика. "Мальчик, отойди, не мешай."
И не загораю, а сгораю, минут этак за 10-15, поэтому кремом я мажусь при любом выходе за пределы дома.
Внешность получилась "пластиллиновая", т.е., из меня можно сделать кого угодно, не только по национальному признаку, но и "из чудовища в красавицу." Если смыть косметику, завязать "хвост", надеть "просто одежду", то во второй раз на меня никто не посмотрит, потомучто не на что. Если же волосам дать жить своей жизнью, немного туши, блека для губ и крем, плюс одежда нужных цветов-не знаю на счёт красавицы, но вот тогда меня начинают замечать. Очень. Впрочем, у меня ещё как у того кота на фото "харизма", поэтому чтобы заметили, достаточно начать говорить. ЛОЛ

[olindom]

ЗдОрово!