Вероника Тушнова.

[olindom]

 Жил в Переделкино очень хороший, но сегодня почти позабытый, писатель Александр Яшин. Фронтовик, лауреат Сталинской премии, примерный муж, отец четверых детей, член партии. 

Но была у него тайна. 

А у тайны были имя и фамилия - Вероника Тушнова.

Томики со стихами этой замечательной поэтессы в 1950-х - 1960-х годах хранили под подушками, наверное, все девушки Советского Союза. Мало кто мог столь же трепетно, проникновенно и по-настоящему писать о любви. 

Тушнова могла. 

Их роман с Яшиным продолжался около семи лет. Чтобы побыть наедине, влюбленные уезжали подальше от посторонних глаз - в лес, за город, ночевали в подмосковных гостиницах, снимали углы у деревенских старушек… Возвращаясь в Москву, Вероника выходила раньше на несколько остановок - Яшин боялся, что их увидят вместе и до жены дойдут слухи. Злату Константиновну он тоже очень любил и оставлять не собирался.

Но писательский мир слишком тесен. Вскоре роман перестал быть тайной. Уставший метаться меж двух огней Яшин предложит Веронике расстаться. Тогда же она напишет:

Сто часов счастья, 

Чистейшего, без обмана...

Сто часов счастья! 

Разве этого мало? 

Злата Константиновна ответит на это посвящение своим стихотворением:

Сто часов счастья - Ни много, ни мало,

Сто часов счастья - взяла да украла...

Спустя некоторое время врачи поставят Тушновой страшный диагноз - рак. Яшин будет навещать ее в больнице. Долгие годы друживший с Вероникой поэт Марк Соболь вспоминал:

«Я, придя к ней в палату, постарался еѐ развеселить. Но ей давали злые антибиотики, стягивающие губы, ей было больно улыбаться. Выглядела она предельно худо. Неузнаваемо. А потом пришел – он! Вероника скомандовала нам отвернуться к стене, пока она оденется. Вскоре тихо окликнула: «Мальчики...» Я обернулся – и обомлел. Перед нами стояла красавица! Улыбающаяся, с пылающими щеками, никак их хворей вовеки не знавшая молодая красавица. И тут я с особой силой ощутил, что всѐ, написанное ею, – правда. Абсолютная и неопровержимая правда. Наверно, именно это называется поэзией». 

Вероника Тушнова уйдет из жизни 7 июля 1965 года.

Незадолго до смерти она напишет: 

Я прощаюсь с тобою 

у последней черты. 

С настоящей любовью, 

может, встретишься ты. 

Пусть иная, родная, 

та, с которою - рай, 

все равно заклинаю: 

вспоминай! вспоминай! 

Яшин не просто вспоминал - он был потрясен смертью Вероники и ушел практически следом, от той же онкологии, ровно через три года - в июле 1968-го.

Веронике Тушновой было 33 года, когда она, врач нейрохирургического госпиталя для раненых бойцов Красной Армии, окончив трехсуточное дежурство, на первом попавшемся под руку клочке бумаги записала стихи «Не отрекаются, любя...»

Эти строки она посвятила первому мужу. Психиатр Юрий Розинский ушел на фронт, а спустя некоторое время сообщил, что нашел другую женщину. 

В 1976-м году композитор Марк Минков положил стихи Тушновой на свою музыку. 

Так родилась великая песня, которую в 1977 году исполнила Алла Пугачева. Сама Тушнова успеха своего произведения не застала.

А вот как звучало «Не отрекаются, любя...» в первозданном варианте:

Не отрекаются, любя. 

Ведь жизнь кончается не завтра. 

Я перестану ждать тебя, 

а ты придешь совсем внезапно. 

А ты придешь, когда темно, 

когда в стекло ударит вьюга, 

когда припомнишь, как давно 

не согревали мы друг друга. 

И так захочешь теплоты, 

не полюбившейся когда-то, 

что переждать не сможешь ты 

трех человек у автомата. 

И будет, как назло, ползти 

трамвай, метро, не знаю что там. 

И вьюга заметет пути 

на дальних подступах к воротам... 

А в доме будет грусть и тишь, 

хрип счетчика и шорох книжки, 

когда ты в двери постучишь, 

взбежав наверх без передышки. 

За это можно все отдать, 

и до того я в это верю, 

что трудно мне тебя не ждать, 

весь день не отходя от двери.

И это тоже её:
А знаешь, всё ещё будет!
Южный ветер еще подует,
и весну еще наколдует,
и память перелистает,
и встретиться нас заставит,
и еще меня на рассвете
губы твои разбудят.
Понимаешь, все еще будет!
В сто концов убегают рельсы,
самолеты уходят в рейсы,
корабли снимаются с якоря…
Если б помнили это люди,
чаще думали бы о чуде,
реже бы люди плакали.
Счастье — что онo? Та же птица:
упустишь — и не поймаешь.
А в клетке ему томиться
тоже ведь не годиться,
трудно с ним, понимаешь?
Я его не запру безжалостно,
крыльев не искалечу.
Улетаешь?
Лети, пожалуйста…
Знаешь, как отпразднуем
Встречу!

Comments

[juan_gandhi]

Огромное спасибо.

[olindom]

И это тоже её:
А знаешь, всё ещё будет!
Южный ветер еще подует,
и весну еще наколдует,
и память перелистает,
и встретиться нас заставит,
и еще меня на рассвете
губы твои разбудят.
Понимаешь, все еще будет!
В сто концов убегают рельсы,
самолеты уходят в рейсы,
корабли снимаются с якоря…
Если б помнили это люди,
чаще думали бы о чуде,
реже бы люди плакали.
Счастье — что онo? Та же птица:
упустишь — и не поймаешь.
А в клетке ему томиться
тоже ведь не годиться,
трудно с ним, понимаешь?
Я его не запру безжалостно,
крыльев не искалечу.
Улетаешь?
Лети, пожалуйста…
Знаешь, как отпразднуем
Встречу!

[tima]

да, за такие истории можно все отдать

[olindom]

Обалденные стихи!
А знаешь, всё ещё будет!
Южный ветер еще подует,
и весну еще наколдует,
и память перелистает,
и встретиться нас заставит,
и еще меня на рассвете
губы твои разбудят.
Понимаешь, все еще будет!
В сто концов убегают рельсы,
самолеты уходят в рейсы,
корабли снимаются с якоря…
Если б помнили это люди,
чаще думали бы о чуде,
реже бы люди плакали.
Счастье — что онo? Та же птица:
упустишь — и не поймаешь.
А в клетке ему томиться
тоже ведь не годиться,
трудно с ним, понимаешь?
Я его не запру безжалостно,
крыльев не искалечу.
Улетаешь?
Лети, пожалуйста…
Знаешь, как отпразднуем
Встречу!

[notabler]

Прекрасные стихи и песни. Спасибо Пугачевой, она тоже молодец, что спела и заставила запомнить навек

[olindom]

Я помню, из воспоминаний Рязанова, сколько он бился с Пугачевой, чтобы она спела так, как он хотел, а не "в стиле Пугачевой".